МЫКОЛА ХВЫЛЕВОЙ :: СТРЕМЛЕНИЕ К АРХЕТИПУ :: Заметки на полях

[jaga_lux_2]

 1.Фантасмагория жизни. Фарс и трагедия, «трагедия повседневности» (Метерлинк, стр.7), пародия и гротеск, трикстерство, шутовство, кривляние, вызов, дерзость. Сталкиваются с якобы патетической декламацией, взрыв, высекается та самая искра,от которой загорается весь текст. Нарочитая (а может прирожденная) эксцентричность, мифологизация собственной персоналии, данс макабр, горькая издевка над всем и над собой. Подчеркнутая противоречивость, стоическая революционность сосуществует с некой мистической тайной, поисками ответа на бесконечные вопросы – возможно поисками магического кристалла истины, того самого Грааля ?
2.Хвылевой вкладывает в слова другой, скрытый смысл, так называемый «второй диалог» (Метерлинк, 8) – подобно катарам, тамплиерам, масонам, отличая этим от правоверных – посвященных тайного внутренного круга, о создании которого он мечтал прежде всего.
3.Одна линия – этакий капитан Фракасс, аристократ среди шутов, альбатрос Бодлера; вторая – (Священная загадка, 78) наследник царей, Иисус, король-священник древнего народа, несущий в себе священную кровь и могущий объединить всех вокруг себя лично, харизматический лидер. Прямая традиция украинской литературы - "Як умру, то поховайте мене на могилі - серед степу широкого, на Вкраїні милій" - могила, курган, пирамида - усыпальница высших, и к ним, на гору надо подниматься с лицом и взглядом, устремленным горЕ!
4.Альбигойская война, или война с катарами, великая романская /провансальская литература с ее сложным символизмом и многослойным внутренним текстом – параллель с современным ему миром большевистской революции: поход под сенью римского креста, прикрытый идеалистической фразеологией, в то время как в основе лежит грубая проза жизни, экономические причины, методы все те же, ничуть не изменились со времен христового воинства – ложь, предательство, «благочестивый обман, или обманчивое благочестие», манипулирование массами, полное уничтожение инакомыслящих, вплоть до служителей своего же культа, не разбирая возраста и пола. «господь Бог узнает своих», МАШИНА СМЕРТИ, во главе – фанатичный и убежденный лидер. (Отто Ран, с 158-165)
Подобно инквизиторам, уничтожившим литературу Лангедока, трубадуров, вместе с еретическими книгами катаров, после которой она уже никогда не смогла подняться, (Отто Ран, 204) преследование и уничтожение литературы украинской начала века, и особенно Хвылевого – сначала фактической, просто отсекая тексты, а в настоящее время отработанным еще при союзе методом искаженной интерпретации и унижением нашего бесспорного гения:  его самого называя безумным, божевильным, или малограмотным, стиль розхристанным или импрессионистским – все это понижает его до уровня простоватого украинского мужичка, пытающегося стать вровень с «гигантами» типа Винниченко или Домонтовича. Удивляющая слепота – если это, конечно, не задумано специально – нашего литературоведения и отдельных литературоведов, не желающего замечать родственность прозы Хвылевого европейскому культурному контексту, его поразительную глубину и силу мысли, даже иногда пугающие откровения и предсказания будущего – как своего поколения, так и страны. Поразительная современность таланта должна получит должную оценку и занять подобающее место на полке мировой литературы.
5.«Хвылевой – последний рыцарь Грааля» - он романтик, но романтик своеобразный, романтик крестовых походов, соединяющий две системы Запада и Востока, восточной культуры, глубоко проникшей в систему его взглядов и нашедших свое отображение в системе образов. Самое главное - следует отметить, что, несомненно, существовал объект для этого крестового похода, и это и есть то, что можно назвать архетипической мифологемой западной культуры – священный Грааль, доступный только чистым сердцем - а значить недоступный автору и его героям. (Тайные ордена, 101-102)
6.Старый суровый героизм – и новый утопический (Гомер – Аякс и Одиссей, спор о доспехах). Культ героя – недаром автор упоминает Карлейля в одном из своих этюдов, пусть это герой социальный, однако выше среднего, герой совершенный, великий посвященный, Дон-Кихот, или Дон Квизадо в степях Укоаины (Камю, миф о Сизифе, сумерки,с223). Ища выход из круга абсурда сюрреалистической действительности, Хвылевой находит его на пути героя (Кэмпбел) – «прямуя в космос» – в этом есть одно из объяснений его самоубийства, если можно так назвать этот акт добровольного ухода из жизни.
7.Доминанта творчества, модальность – культурные контексты, от культуры семьи до культуры ближайшего окружения, село – город – и далее национальный – мировой. Кажется, что культурный идеал, на который он ориентирован – идеал урбанистический, он видит, слышит машины будущего. Но может эти машины – машины желания? (Делез) Видится электрическое будущее человечества, апология урбанистической цивилизации, но на самом деле, что же он видит – аэропланы, который музыканят, или небо с ласточками? (Мастер и город, 29-30)
8.Обманчивая историчность Хвылевого достигается употреблением современных политически-идеологизированных клише – революция, контрреволюция, коммунист, коммуна, марксист и пр. Однако то качество и объем, в каком эти слова употребляются во всем его творчестве позволяют нам утверждать, что он вкладывал в них совсем не тот смысл, как, например русские авторы, как символисты так и модернисты, а также те европейские марксисты (Франция, Германия, Англия), которые глубоко прониклись именно социалистической сутью доктрины Маркса. 
  Хвылевой использует тут один стилевой прием, свойственный изначально христианским (обобщающем смысле) притчам: бытовой образ используется в некоем другом значении, «переворачивается».Например, притча Христа о талантах, которые нельзя зарывать в землю. Поэтому нужно главное внимание направить на распознавание этого перевернутого образа, понять метафору. (Аграфа, Апокриф Иоанна)
Например, направляя наше внимание на то, что он Коммунист в стихе «На миноры», поэт показывает нам совсем другого многопланового человека, Богочеловека и национального героя одновременно. Образ коммуниста оборачивается мистической таинственной фигурой, вырастающей до огромных размеров и распространившийся по всей земле, и в то же время не забывающий лозунг Тайных лож - «memento mori». И конец этого стихотворения заставляет задуматься - что зашифровал автор? Последний круг ада Данте - лица и глаза, вмерзшие в лед, на снегу?...Так что же про себя знал и чувствовал поэт, пытаясь передать нам это скрытой системой лексических символов: коммунист или народный местник Зализняк?
 
На мінори розсипалась мряка,
І летить з осики лист,
Але сердце моє не заклякло,
Не замовкло, бо я - комуніст.

     І іду я дорогою, вітром,
     На долоні у мене зоря,
     Завтра маю пітьму освітити
     У тайзі, у морозних зирян.

І ховаю в курначчя генія...
Це - не Будда, не Магомет, не Конфуцій,
І не приймете ви його без преній,
Бо він із черева Революції.

     А надворі "memento mori",
     Тротуари бредуть в журбі
     І вистукують- чуєте? - скоро
     Закришталяться й очі повій.

Та не зріжу собі я голову -
Залізняк я, і чути мій гук,
Краще вмить опинюся голий
на снігу!..